1. СКАЗКИ БАБУШКИ БАЛАШИХИ (о Балашихе)
Бисерово
Бабошкино
Полинка-Балашиха
Ботанический сад
Борщесуп
Балашихинский-истребительный
Пушкин
О вере
Дед-зловред
Деревянная верность
Самобайки
Смерть Гагарина
Жестокая жалость
Счастливая серьга
Балашихинский шторм
Царица помоечки
Новогодние пузыри
Блошник
Неумеха и Ершишка ябедник
Ворона, Варакушка и Жук Жукович
1. БИСЕРОВО
Спи, дитятко, спи, Ладушка. Глазоньки ясные спрячь в ресничушки. А я расскажу тебе сказочку. Как на старом селе было полюшко. Пролетала над ним Богородица. И накрыла покровом от гнева Божия души грешные - безутешные. Бел-платок тот не саван, то белый снег. От него земля очищается. От него, дитя, легче дышится. И стоит на ней, на святой земле, бела церковка Пехра-Покровская. А пойдем мы на праздник Покров в эту церковку. Там ворота будут отворены. Смирной, ладаном все надушено. Мы поклонимся на ее кресты. И у образа Богородицы мы запалим с тобою свечушки, да за упокой и здравие всех родных нам с тобой и всех сродников.
Пролетала во вторый раз Богородица. Загляделась в озера чистые. Стали наши озера синей синего, как глаза у ее, у голубушки.
Пролетала в третий раз Богородица. Порвалося на ней ожерельице. Жемчуга разлетелись, рассыпались мелким бисером. Стало озеро то зваться Бисерово. Кажна жемчужинка – это сказочка, дивно светится. Теплом греется. Кто найдет ее – тому и откроется.
Спи – усни, дитя. Ангелов тебе ко сну! Пускай сказки над тобой светят звездами, что ни сказочка, то жемчужинка, бисериночка – животворный сон…
2. БАБОШКИНО
Балашиха стоит на Мещерской низменности. Издревле славились наши места родниками чистыми, да девицами красными.
И стоял тут лес, окруженный непроходимыми торфяными болотами, отсюда берет начало река Яуза. Трехсотлетние сосны, вековые дубы, заросли орешника, бузины, бересклета берегут в пестром покрове своем верховье Пехорки.
Где была излюбленная охота царская? На Лосином острове! Шкуры местного бобра ценились дороже соболя! А где девушки самые красивые? В Балашихе!
Вот и раньше, как и теперь, они славились красотой своей. На месте Бабошкина озера деревенька стояла с церковкой. Подворья крепкие с тесовыми воротами из столетних дубов. Мужики в той деревне все охотники. Бабы, все как одна, светло-русые, а детишки – сплошь белоголовики. Главным в той общине был разлихой Бабош. Ни пред кем не склонял головы, не ломал шапку. Надо рыбу ловить – сети сам пересмотрит, а где и починит сам. Надо лен сеять, все к Бабошу идут. Припадет он к земле щекой, и совет дает. Поле он как младенца чувствовал. Складно дело вел. Хорошо жил его народ.
Вот прослышал про то завидущий Хан. И к Бабошу послал собрать дань непосильную. Но ответил тот: «Ни пред кем за жизнь не ломался я. И тебя, поганый Хан, отучу воровать».
Рассердился Хан, тучей черной собрал войско свое великое. На Бабоша пошел через темный лес, обходя болота плавучие. А Бабош уже ждал его, лютого. Разоделись в кольчуги ребятушки. Грудью встретили злого ворога. Ой-ой-ой! Сколько крови тут пролилось! Сколько схоронил костей вереск шелковый! Отступился Хан. Решил не мытьем, так катаньем. Ночью темною он напал, как вор. Хлеб да лен потоптал. Поломал-пожег дворы. Мужиков побил. Баб в полон забрал. На глазах у Бабоша всех родных его искромсал на куски. Привязал сердешного ко кресту против церковки, и поджег ее. На, смотри, мол, что гордость делает! Сам походом пошел. И оставил Бабоша смотреть, как догорает поселение, как стонут насмерть раненые соплеменники.
А огонь уж к церковке подбирается.
Сердце у Бабоша в груди разрывалося. За детей, за жену, за собратьев своих. И вскипало от несправедливости.
Из последних сил выдохнул Бабош – порвалась его грудь могучая, и заструился из нее родник буйной жилкою. Не смогла догореть дотла бела церковка. Потушил ее Бабош, только умер сам, ключевой водой затопив кругом и деревню свою, и своих врагов.
Там теперь Бабошкино озеро. Говорят, что на дне его церковь белая до сих пор стоит. Вкруг находят латы старинные. Прах Бабоша рыбы съели давно. Но душа его кристально чистая лежит перед вами глубоким озером.
А еще говорят, кто в прохладе той искупается, смоет все грехи, станет лучше, чем есть, вдвое больше полюбит родные места. Что? Не верите? А попробуйте!
3. ПОЛИНКА-БАЛАШИХА
Ходит поверье, на реке Пехорке стояла мельница татарина Балаша. Добротная да ладная. Со всех селений люд кто проселками, кто по реке прибывал к Балашу зерно на муку перемалывать. Был татарин тот скор на работу да справедлив.
Но случилось однажды непредвиденное. Полюбил он девушку Полинку. Коса – волосок к волоску! Брови соболиные искристы. Щеки, точно грудки у снегирей алели средь белой зимы. А глаза то и описать нет возможности. Не пройти мимо таких ни пешему, ни коннику, ни казаку, ни законнику.
Одна беда. Девушка-то оказалась православной веры. Не дали согласия ее родные. А татарин, он и есть татарин. Взял ее так. Много лет жила Полинка - Балашиха на мельнице, работала вместе с ним. За хозяйством глядела. Но пришел срок, затосковала она по батюшке с матушкой, по братьям и сестрам. Принарядилась, да в гости подалась на родну деревню.
Ан не тут-то было! Закидали ее селяне камнями острыми. Где ж это видано, православным во грехе жить?!
Не стерпела Полинка – Балашиха, да и успокоила сердечко свое горячее в Пехорке. Татарин недолго горевал, на другой женился. А народ с тех пор промеж себя деревеньку с меленкой Полинкиным омутом стал называть, да Полинкой – Балашихой. Потом и про Полинку то забыли. А как в 1830 году граф Трубецкой на месте меленки построил суконную фабрику, так и назвали то место просто Балашихой.
-Да ты не плачь! То ж бабки глупые рассказывают! А кто ж бабкам верит?!
4. БОТАНИЧЕСКИЙ САД
Был когда-то в Балашихе знаменитый ботанический сад. Наша живописная природа так и манила, так и звала сюда дворянство.
Горенки знаешь где? Вот там то в восемнадцатом веке и построили усадьбу с дворцом. Правила тогда царица Елизавета. Подарила она с барского плеча ее графу Разумовскому. И в начале девятнадцатого века при дворце был разбит большой ботанический сад, считавшийся одним из чудес Московии. Больше девяти тысяч видов южных растений разводили в саду. Длина оранжерей составляла полтора километра.
Говорят, жил в той оранжерее маленький гном – садовник. Ну, это вроде духа, домового. Бегал он беспрепятственно среди орхидей, пил нектар, спал в теплых листьях. Но больше всего любил одолень-траву, что росла сама по себе. Вечерами, когда раскрывались кувшинки на озере, садился он в них, вытягивая ножки, касался воды и становился видимым, а потом шептал в пестик цветка свои заклинания:
-Одолень-трава! Помоги-сбереги маво барина от плохих людей! Чтобы лихо о нем не подумали, чтобы скверно о нем не помыслили! Чтобы раем расцвел его зелен сад! Чтобы Солнце не спалило! Чтоб дождем не размочило…
О том садовнике не ведал никто, кроме самого барина, его первого сына, да еще первого сына его сына. И все бы было хорошо, пока не подслушала маленькая барыня, как наследники говорили о чудесном гноме.
Пришла она ночью на озеро (ведь девчонки все очень любопытны!), и схватила его за крылышки.
-Отпусти меня! – говорит домовой – садовник, а сам сердится.
-А ты желание мое исполнишь? – спрашивала, топнув ножкой, девочка.
-Исполню.
-Тогда вели мне платьев новых шелковых, да ленту атласную в кружевах пожаловать. И станок для вышивки. И узоров красивых. Нет! Чтоб узоры уже были вышиты! Будто я чтоб уже их вышила!
-Да как же так?
-Да так! …И пирожных полный стол, и чтоб с Марийкой не делиться!
-Они же прокиснут, барышня!
-Пусть киснут! И еще…
-Дак и этого, может, достаточно?!
-Не достаточно! – сжала девочка его сильнее, подумывая, что бы еще выпросить.
Тут нечаянно треснули крылышки. Обломились. Упал домовой – садовник навзничь на траву и стал невидимым.
Не вернулся он больше в те места, долго-долго после лечил свои крылышки, а сад тем временем пришел в запустение. Теперь на том месте нет-нет, да и вырастет какой-нибудь небывалый цветок.
А тот домовой – садовник очень любит хозяек, что за цветами с душой ухаживают. Как знать, может он до сих пор шепчет в чашечку одолень – травы свои заклинания.
5. БОРЩЕСУП
Ой! Нас временами тяжкими не запугашь! В восемнадцатом году было еще злее.
Еще ощущались последствия первой мировой войны. Фабрики стояли. Транспорт…Да какой там транспорт…Все на своих двоих…И рабочие голодали.
Бригады формировались, чтобы торф на Бисеровом озере добывать. Собрались мужики. Че делать? Вот и послали к Ленину делегацию.
Ну те-то поехали, понятное дело. А народ ждет, пояса туже затягивает…
Через несколько дней возвращаются довольнешеньки. Понятно! Сам-то лично им два вагона муки выделил. Поехали обратно. Да застряли на полпути, ни туда, ни сюда. Поручили брату моему Ванюше похлебку сварить, сами пошли до местного начальства разбираться. Сбегал он на базар. Наменял на карточки у кого риса, у кого тушенки, муку то трогать нельзя – казенная! Назад завернул через делянки заброшенные. Накопал, прям рукам, и бурачок, и картошечки, зелени нащипал, горошку там…
И давай варить.
Крупу, кака была, в котелок кинул, тушенку, овощи, зелень, смел с мешков мучки с ложку, да туда же закинул, а, чтоб посолить, селедочку мелко нарезал. Соль тогда являлась жутким дефицитом. Вот сварил. Заварил. Пришли ребята есть, и командиры ихние Храпков с Чухлановым. С голодухи-то сначала накинулись, а как наедаться стали, весело на Ванюшу посматривают:
-Ты че это такое, земеля, сварил? Уха – не уха, борщ – не борщ, щи – не щи. Что за супец-похлебец? Как называется?
А Ванюша варить не умел, и хитрости поварские не знал, да и ответил наобум, что пришло:
-Борщесуп!
Так ребята все в траву и покатились.
А к вечеру с двумя вагонами муки прибыли благополучно в Балашиху.
Фабрики вновь заработали.
6. БАЛАШИХИНСКИЙ ИСТРЕБИТЕЛЬНЫЙ
В 1941 году был создан 25-Балашихинский истребительный батальон, который дошел до Берлина. И не брала его ни пуля, ни мина, ни вражеская машина. Почему?
А тут-то и секрет.
Жила когда-то в Горенках древняя старушка. Кажну травку знала. По утрам в лес ходила, уговоры – молитвы над больными шептала. Знала, когда Зверобой в силу входит, незабудку как собирать, с одолень-травой, говорят, беседы водила. И внуку своему зашила в ладанку три щепоти родной земли. Одну с кладбища, другу с бора соснового, где лоси живут и по сей день, ну а третью – песок с лисьих гор, с того места как раз, где хрустальный родник, им Пехорка река питается. Положила она еще в ладанку голубых незабудок, чтобы помнил о земле теплых ландышей, чтобы жар весны согревал его всегда, даже в лютый мороз не дал остыть сердцу юному. Положила туда же зверобоя цветов, чтобы бить врага, и одолень-травы, чтоб беду помогла одолеть, подорожник еще, чтоб вернуться домой. А последнее – еще жизнь свою послала вдогон…
Отслужил ее внук в 25-м истребительном. Вернулся с войны – ни царапинки. Так спешило, так рвалось его сердце в родные места. А ждала его могилушка, травой заросшая. И узнал он тогда, что померла его бабушка сразу в завтрашний день, как ушел он на фронт.
Опустился смелый воин на колени, на сыру траву, точно дуб, молнией скошенный, а из глаз покатились слезыньки.
7. ПУШКИН
Пушкин любил старые чердаки. Там среди запылившейся паутины, палок, дырявых ламп всегда можно было найти что-то для себя. Надо только угадать, вовремя почувствовать, выбрать момент, когда никто не помешает…
По привычкам и физическому складу он был человек севера. Любил осенние свежие погоды, зимние морозы. Осенью он чувствовал прилив бодрости. Дождь и слякоть не пугали его. «Осень чудная пора, - писал он Плетневу, - и дождь и снег, и по колено грязь».
Весь день блуждал он по деревне Пехра, что выстроилась вдоль Владимирского тракта после Горенок. Не от горя ли названа тихая речка, где льют слезы каторжники, прощаясь тут, в Горенках навек с родными?
Осужденные в кандалах прошагали группой, нестройно гремя цепями, хлюпая по въедливой грязи бесконечных луж, тоскливо подгоняемые конвоирами. По этой дороге прошли его друзья декабристы, по этой дороге в деревянной клети везли на казнь Емельяна Пугачева.
Который раз Пушкин едет к Голицыну. И неспроста. Он собирает материал о пугачевском бунте.
Пушкин остановился перед сундуком, набитым бумагами и рукописями, письмами и старыми дневниками. Глаза его горели. Дух захватывало. В полосе света пылинки, потревоженные его непрошеным вторжением, устроили обрядовый танец маленьких недовольных фурий, поселившихся под крышей, точно посвящая его в тайны своих мистерий.
Много дней позже он создаст лучшие свои произведения: «Медный всадник», «Дубровский», «Капитанская дочка», исключительно интенсивной будет работа Пушкина как историка – он написал историю Пугачева. Здесь же, на Владимирском тракте, родились сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ», которые он подарил Гоголю.
Замыслы после таких поездок буквально переполняли его. И Пушкин щедро делился ими.
Может быть, он чувствовал, что не будет времени завершить все задуманное самому. И на старом чердаке отгонял вездесущую пыль, прах времен:
- Погоди, я еще стану тобой, а пока у меня еще есть время.
8. О ВЕРЕ
Объявили одно время честному народу, что веры нет. Пошли церковь закрывать. А напротив церкви той дом стоял. Жила в нем девка – комсомолка. В косыночке красной все ходила. Стала она народ подбивать, чтоб, значит, из той церкви клуб сделать. От начальства местного команда поступила – иконы поснимать, крест убрать с маковки.
Местные жители иконы убирают, по домам хоронят, от новых властей прячут. Трудно со старым Богом расставаться! А комсомолка та на самый верх залезла, да главну саму икону отколупывать стала. Не удержала ее стремянка, или Бог наказал, да навернулась она со всей высоты об пол. Ногу покалечила. До смерти хромала.
С тех пор вся жизнь ее наперекосяк пошла. Родители вскоре померли. Дочь единую и мужа – всех Господь прибрал. Лежала она старою на кушетке, все глядела на церковь без креста. Так и померла, не перекрестившись, воды подать было некому, некому и пожалеть.
А, как померла, власть переменилась. Храм отреставрировали. Крест поправили.
Вот такое еще бывает на белом свете.
Веришь – не веришь, а веру все одно уважать надо!
9. ДЕД ЗЛОВРЕД
Щас! Щас я вас пугать буду! Живет на краю села у кладбища, что неподалеку от Пехорки, дед. Вреднее и злее всех. То дорогу перегородит между домом своим и кладбищем, чтоб народ туда – сюда не шастал. То стожок сена одинокий подпалит, да свалит вину на соседей. А кошек и подавно не жалеет, ежели какая под руку попадется, потопит ее бедолагу в соседском колодце.
Злится и вредничает он оттого, что глаза и руки у него как попало растут. С виду то вроде как у всех людей, а как дело какое хочет затеять - ничего путного не выходит. И домишко то покосившийся. И земля - сирота. С утра до вечера гнет на ней спинушку дед Зловред, да злится, что у соседей все путем…
Однажды в полнолуние уснули селяне. И дед уснул. И собрались их сны в один, за один круглый стол под луной устроились. Увидали деда, и давай ему обиды вспоминать. И Смерть тут же, подле, на дороге между селом и кладбищем прогуливалась, как бы, между прочим.
Ни один за того деда слова доброго не замолвил, не заступился. Решили тогда, осмелевшие во сне, что нет места злому и вредному деду, пусть Смерть его заберет!
-Смерть! А, Смерть! – позвали они. – Хоть бы ты его прибрала! Надоел он нам всем хуже горькой редьки!
Почесала затылок белый Смерть:
-Погодите, - говорит, - это дело обсудить надо!
Полетела на кладбище, собрала все души умершие, так, мол, и так, что делать будем?
-Да, зачем же он нам с такими руками? – взмолились душеньки, - эти бы руки оторвать, да ими же и нахлестать!
-Да зачем же он нам с такими глазами? Ведь ничего хорошего он не видит?!
-Да зачем же он нам с такой поганой душой, в которой все добро во зло оборачивается?!
Послушала Смерть и за сердце схватилась. Прилетела обратно в деревню и говорит:
-На фиг – на фиг! Нам ваш дед Зловред не сдался! А заберу я лучше Ивана Синеглазого, раз уж такой разговор возник. И ладный он и статный! И семьюшку всю кормит!…
Заснули к утру мертвые души, проснулись живые. Пробудился и дед Зловред. И, как это всегда бывает, забыли селяне, что во сне видели.
Лишь один глаза свои ясные не открыл – молодец Иван. Лишь он навсегда памятью сон оставил.
-Да за что же это? – убивалось село на поминках.
А Иван им из гроба отвечал:
-Не зовите курносую лишний раз! Прийти то она, придет, да только выбор сама сделает!
Но не услышал его никто. Кто ж покойников слышит?!
А дед Зловред и поныне живет, как кочка болотная. И все об него спотыкаются.
10. ДЕРЕВЯННАЯ ВЕРНОСТЬ
Вы мне нравитесь, - прошептал маленький Кедр еже подросшей и опушившейся Ёлочке.
А через год добавил:
-Очень!
Ёлка потупила взгляд. Будучи девушкой воспитанной, она промолчала.
Через три года Кедр сказал её:
-Я Вас люблю.
Ель опять ничего не ответила, но через пять лет протянула к Кедру корешок и игриво наступила ему на ногу.
Кедр был счастлив, каждую весну вскидывая на Ель взгляд из-под мохнатых зелёных ресниц. А Ель, осмелев, иногда по осени бросала в него шишечками.
В лесу время шло медленно и тягуче. Но вот, однажды, в размеренность их жизни ворвался страшный ураган. Молнии поджигали одиноко стоящие деревья. И некому было защитить их. Грохотал гром. Соседние берёзки вырывало с корнем и бросало оземь, как веники.
Ураган добрался и до наших соседей.
-Держитесь! – крикнул Кедр Елке.
-Я стараюсь, - ответила она.
Но мощные порывы ветра, казалось, хотели поломать её надвое. Бедняга сопротивлялась, как могла.
-Я сейчас погибну, - взмолилась Ель.
-Нет! Нет! – запротестовал Кедр.
-У меня нет больше сил. И перед смертью я хочу сказать Вам только одно. Я тоже очень, очень люблю Вас!
За эти несколько секунд урагана деревья сказали друг другу столько, сколько не говорили за всю жизнь. Тут ветер рванул с такой небывалой силой, что Ель не устояла на ногах и повалилась прямо на стоящий рядом Кедр. И всё успокоилось. Полил дождь. А Ель заплакала в объятьях Кедра:
-Брось меня! – вдруг неожиданно для обоих перешла она на «ты», - Я такая большая и толстая. А ты маленький и стройный. Брось! А то мы погибнем вместе!
-Я никогда не брошу тебя, - ответил Кедр.
Прошло много лет. Я как-то гуляла по лесу и увидела два этих дерева: высокий и тонкий Кедр и упавшую на него огромную зелёную Ель. При малейшем движении ветра, Кедр скрипит на весь лес. И Вы знаете? Состарившийся и почти засохший, он скрипит не от боли. Он поёт от счастья! Он сам мне об этом сказал.
11. САМОБАЙКИ
Случай был у нас один, взаправдышний. Я сама не видела. Подруга рассказывала.
Работала она в госпитале в самую лютую зиму, а было это в войну. Мест для раненых не хватало. «Ампутанты» - кто без ноги, кто без руки – заняли больницу и фабричный клуб, да еще разместили больных в детском доме. Ходили по домам медсестры, просили, кто поможет госпиталю. Кто ложку, кто кружку жертвовал. На фабрике брали «орешек», набивали им подушки и матрацы. Потом раненых в «Красную розу» перевели. Многие тогда умерли от голода и болезней. Да еще вспышки дифтерии и дизентерии одна за другой следовали.
Девушки – санитарки дневали и ночевали при больных. А кто порукоделистей, тапочки еще вязать успевал – «самобайки». Директором на фабрике тогда был Самобаев, так в честь его и тапочки прозвали.
Вязать то девчонки вязали, да вдруг, чудеса с ними твориться стали. Кто вечером оставит вязание на ночь, к утру глядь – все готово! Сначала думали, кто из нечисти посмеивается. Байки начали про леших и домовых рассказывать. Все перебрали. Потом решили по очереди не спать, посмотреть, кто же это делает, кто «самобайки» по ночам довязывает.
Как-то раз дежурят девчонки ночью. Тишина. Только раненые стонут от боли – жалко их так, что жальчее не бывает. И вот видят: Танюшка Тюрина встает с постели с закрытыми глазами и идет. Сначала до стола прошла, налила в кружку воды, попила, сколько хотелось. А потом смотрят – взялась за «самобайки». Да так ловко начала их вывязывать, только спицы туда-сюда скачут. Наутро все к ней. Так, мол, и так, признавайся, ты по ночам тапочки вяжешь?
-Да я, - говорит Танюшка, - вообще вязать не умею, руки у меня для этого не приспособлены.
Не поверили девчонки. Дали ей в руки вязание. Точно не умеет! Только не умеючи так то можно!
Оказалось, болезнь у нее такая. Лунатизм называется. При этой болезни человек на любое способен, даже тому, чему в жизни никогда не обучался.
Только после этого случая Танюшка больше не вязала. Блуждать блуждала, а к вязанию не касалась. Как кто спугнул. А подруга моя те «самобайки» долго еще берегла, говорила, счастье они ей приносят.
12. СМЕРТЬ ГАГАРИНА
И так можно завирать, и эдак. Мне сосед разных баек рассказывал. Двадцать пять лет в милиции отслужил от срока до срока. Всякого навидался.
Тут, на Щелковской трассе, часто приходилось дежурить ему по ночам. Случалось и космонавтов останавливать. Там, дальше Звездный городок стоит.
Особливо любили ребята Юрия Гагарина. Улыбка у него была – все в себя вмещала. И обаяние, и такт, и красоту всей необъятной русской души! Как так! Сама не пойму! Но любили его все, точно лучик какой светлый, и за одну улыбку все прощали. Угостит постовых сигаретами, да не простыми, а какими-нибудь этакими. Скажет, я мол, с банкета, слегка навеселе, но будьте спокойны, не нарушу, я потихонечку…
Самое большое впечатление в жизни – это как его встречали на Красной площади. Сердца взрывались от восторгов! И гордость за страну, за него, и за себя, конечно… Это помнили. И пропускали его ребята. И жену его Валентину с ним видели. Симпатичная, говорят, такая была, и девчонки славные…
Как разбился он, сердешный, весь народ в трауре черном ходил. А по Балашихе слух прокатился мрачным облаком. Что был Юрий на очередном банкете, и выплеснул за непонравившееся ему предложение бокал в лицо одного высокопоставленного чиновника. На славу свою понадеявшись, что ли… Это он соседу моему перед смертью рассказывал, да и разбился вскоре.
И, точно опустела без него трасса. Все вроде то, да не хватает чего-то самого главного. Точно выбили стержень из нас всех.
Как только потом его смерть не перековеркивали! И что де инопланетяне его забрали, и что выкрали, да в дурдоме пол жизни хоронили… Ясно одно. Разбился самолет. И вся недолга.
А улыбку его мне лишь раз довелось увидеть, но она до сих пор душу мне звездочкой греет.
13. ЖЕСТОКАЯ ЖАЛОСТЬ
Вечерний лес совсем не казался страшным, хотя тьма уже выползала из-под кустов. Цветы медленно укрывали лепестками усталых шмелей, обхвативших лапками пушистые сердцевинки, как дети обнимают подушку. Свет таял на макушке муравейника, где жители закупоривали последние выходы. Выползали из-под сладких корней бархатные медведки. Расправляли крылья ночные бабочки.
Но влюбленные ничего этого не замечали. Они сосредоточенно целовались на бревне.
Вдруг курсанту на руку сел комар.
-Убей его, - сказала девушка.
-Погоди! Пусть напьется!
Влюбленные долго смотрели на комара, как тот пил кровь. Комар попался жадный. Он пил и пил, наливался, округлялся. И даже лапки его оттопырились.
Когда комар стал совсем круглым, парень сдул его с руки. Красный шарик упал на дорожку и остался на ней кровавой кляксой.
-Какой ты жестокий, - нахмурила брови девушка, сняла с себя пилотку и одела ее возлюбленному, - меня ты тоже вот так можешь сдуть с руки?
-Нет, - парень примирительно вернул головной убор на ее душистые волосы, - тебя, так и быть, если начнешь кусаться, я убью сразу. Круглые женщины не в моем вкусе!
14. СЧАСТЛИВАЯ СЕРЬГА
Одевала матушка сыну казаченьку, да во лево ушко золоту серьгу. Говорила, та серёжка приведёт домой, коль повторит за ней сыночка древний заговор:
« Завяжу я Ванюшка, по пяти узлов всякому стрельцу немирному, неверному на пищалях, луках и всяком ратном оружии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замкните все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия. И стрельцы бы из пищалей меня не били, стрелы бы их до меня не долетали, все ратные оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча змеиная сокрыта, от змея двунадесятьглавого, того змея страшного, что пролетел за окиян-море, со острова Буяна, со медного дома, того змея, что убит двунадесять богатырьми под двунадесять муромскими дубами. В моих узлах зашиты змеиные головы.»
Окропила матушка его святой водой и сказала:
« Заговариваю я раба Ванюшку, ратного человека, идущего на войну, крепким заговором, крепко-накрепко.»
Как пошёл Ванюша на войну, долго воевал, и за службу получал кресты. И ни разу его не поранило. И не знал храбрый воин, что берёг его не так заговор матушки, сколько оберёг-серьга. В те года одевали её лишь наследнику, да единственному мужику в семье.
И командиры не имели права посылать таких воинов на передовую.
15. БАЛАШИХИНСКИЙ ШТОРМ
В нашей тихой Балашихе есть пещера. Это вход в подземное царство Хранителя сердца Земли. Живет он там с незапамятных времен. И очень нервничает, когда мы люди начинаем его беспокоить. Очень не любит он, когда в наши реки сбрасываем мы вредные отходы. Не любит, когда втыкаем в Землю столбы рекламных щитов. Не любит мусор, и терпеть не может свалки. И как только кто-нибудь переполняет чашу его терпения, вырывается из земли мощным вихрем. И устраивает шторм.
Такие непонятные штормы случаются в наших местах практически каждый год. Хранитель устраивает сильные ливни, вымывая с поверхности грязь. Срывает рекламные щиты и вывески. Указывая нам на нашу нерадивость, разбрасывает мусор. Он так сильно воет и кричит, как будто хочет достучаться до каждого из нас: «Мать устала от вашей беспечности, дети!»
ЦАРИЦА ПОМОЕЧКИ
В подвале заброшенного дома поселилась бабка. И считала себя царицей всея Зверосовхоза Свалки. Посуди самостоятельно. Земля ее. Добро ее. А добра то! Халтурка выгодная, «бизнес» по-английски. Вставала чуть свет – и к любимой помоечке. Пороется, наберет добра и идет к магазину продавать. Иногда хорошие штучки попадались. Выручки на хлеб хватало, даже на хлеб с маслом, а то и на бутылочку.
И в этом нелегком «бизнесе» считала она себя весьма полезною, поскольку возвращала людям то, от чего отказывались одни и нуждались другие.
Носило ее царское величество, не беда что драненькую, зато лихую шляпу с пером. Все остальное являлось не столь примечательным, зато шляпа была хороша!
Вот как-то раз под Рождество подкинул ей Дед Мороз, за добросовестное отношение к работе, надо полагать, в коробке с рухлядью старую выцветшую фотографию в черной рамке. Потерла ноготком металл наша царица, а он белый оказался. Быстро смекнула старая, что серебро у нее в руках. Фотку выбросила. Затейливую рамочку песком до бела оттерла и – к магазину!
А тут как раз мимо нее Ленька Крутизна на белом Пежо, рядом с ним девица душистая да пушистая. Остановился прямо бампером против рамки.
-Сколько? – Сотовым на рамку показывает.
-Сто, - не моргнув глазом, отвечает бабка.
-Тебе каких? Американских аль голландских?
-Ну, давай американских…
Отсчитал Крутизна ей сто долларов, рамочку бросил девице на колени и поехал дальше. А сотовый то свой и забыл. Ну, понятное дело, спьяну!
Обрадовалась бабка. Сама не своя.
Наперво наелась досыта. Надруго – шляпу себе еще заковыристей купила. Старую с разворотом да в любимую помоечку отправила.
А к вечеру так упилась, что самой не верится. Идет, песни орет, ногами заплетается. С Новым годом всех поздравляет. Люди от нее в разные стороны шарахаются. А она шляпу закручивает, по мобильнику кнопками нащелкивает. На всю улицу алокает. Так неделю с телефоном по городу ходила, пока деньги не кончились. А как кончились, решила его продать – и к магазину. Сидит, как в прошлый раз, мобильный перед собой положила. Тут мимо – бомж.
-Сколько? – на сотовый показывает заскорузлым пальцем.
-Сто, - по старому отвечает бабка.
-Тебе каких? Американских, аль голландских?
Подумала царица нашей помоечки, американских она уже брала, и решила взять голландских.
-Если голландских, то тебе пяти за глаза хватит. Голландские то они дороже.
-Ну, давай хоть пять.
Отвесил ей Бомж пять голландских пенделей, да по доброте душевной еще один «чаевой» добавил. Взял за шкирку:
-Где телефон взяла?
-Дед Мороз подарил!
-Да ладно тебе «Сказки бабушки Балашихи» рассказывать! Я их и сам сочинять могу! – с этими словами забрал и сотовый и шляпу, да напоследок вверх тормашками саму бабку в любимую помоечку закинул.
Стала бабка свой старый головной убор искать, но, видно, кто-то уже подсуетился.
Так и осталась она без шляпы. Этим закончился для ее величества Новогодний праздник.
17. НОВОГОДНИЕ ПУЗЫРИ
Знаешь, когда лягушки Новый год справляют?
Весной!
Как просыпаются – так и устраивают праздник!
Если вечер удался – наслаждаются зеленые лягуши и лягушечки своими лягушачьими концертами, а вместе с ними и вся округа млеет от такого откровения.
Так и этой весной думали лягушечки о своем болотце у ВСХИЗО, что поют они лучше всех на свете.
Но поселился на кусте черемухи соловей. И запел. Да так, что забыли бедные лягушечки своих лягушей, заслушались, рты пораскрывали, мошки из тех ртов повыпрыгивали.
Лягуши стараются, аж пузыри надувают, но у соловья все лучше! Извелись бедные. Лягушечки похудели, сохнут по соловью. А тот все поет для своей соловушки.
Но природа – хитрая штука. Кончился Новый год. Пришел на помощь лягушам его величество Инстинкт, и развернул лягушечек им навстречу для последующей любви и счастья.
Так весна за весной идет и ничего не меняется. Соловей поет для соловушки. Лягушки вздыхают. А лягуши пузыри раздувают свадебные, новогодние.
18. БЛОШНИК
Слыхали, растение такое есть, блошник называется? Говорят еще, от блошника этого и Балашиха название свое взяла. Росло на горушке возле Пехорки реки блошника видимо-невидимо. И деревня Пехрой называлась. Помогали настои той травы от разных болезней.
И вот, как-то решил купец приезжий на той земле дом построить. Селяне его отговаривать стали. Не дело это травку добрую застраивать. Но он не послушался. Дом поставили. Но купец в нем не долго жил – через год пропал без вести. Искать полиция его не стала. Опечатали дом, и все. А года через два выкупил его зажиточный кулак. Но вот революция помешала. Отобрали дом. Кулак в ссылке сгинул. В «дурном» доме поселился совет народных комиссаров. И тут произошла совсем странная вещь. Председатель задержался на работе, да и тоже пропал. Через несколько дней нашли его в подвале. Мычит, ничего толком вразумительного сказать не может. Долго дом пустовал. Пока всю деревню сносить не стали. На развалинах странного дома долго огоньки светились. Поговаривали местные, что это черти там путаются. Потом и обломки снесли. А с ними, видать и нечисть исчезла.
На горушке, где дом стоял у реки, травка опять выросла. Смешные такие зелененькие цветочки. Блошник называется. На подорожник похожие. Лечебнаые!. Ранки заживляют и другим болезням хода не дают. Только место это застраивать старики не советуют. Примета плохая.
19. НЕУМЕХА И ЕРШИШКА ЯБЕДНИК
Послала баба мужика на лед, рыбы для ухи добыть. Просидел мужик все утро. Не зацепила уда ни хвоста, ни чешуи. Промерз до костей. Зубы стучат. Руки еле шевелятся.
Пришла баба к обеду за рыбой. Глядь, мужик то замерз совсем. На ресницах ветер в слезах застыл. Да и к ухе ничего не выловил. Стала его ругать:
- Неумеха, ты, неумеха, сверхкровь на ужин пожалует, а к столу и подать неча! На, говорит, хоть каши поешь! Дала котелок и ушла.
Мужик прислонил руки к котелку, отогрелся, каши поел немного, а остальную в прорубь обронил, неумеха.
Учуял вкусну кашу ершишка Ябедник, да и на уду попался.
Доволен мужик. Хоть что-то домой снесет! А ершишка ему и говорит:
-Что с тебя толку! Мужик ты, неумеха! Не умеешь ты рыбу ловить, а я тебя научу! Иди-ка ты на тонкий лед по течению Пехорки. Что тебе с ерша хвоста! Там щука, с рыла востра, гулять любит. Да закинь блеснешку в тину! Там сом - мужик простой. Я его зять, помогу тебе сома взять. И налимишку – человечка речного выловить, и леща и подлещика, соседа – затейщика, окунишку – хвастунишку и плотвичку-сестричку, да еще сорок разных рыб озер балашихинских. Всех заложу, тебе в кастрюлю положу! Да, токмо, отпусти ты меня!
Пошел мужик на тонкий лед по течению Пехорки. Лед трещит! А у неумехи то и впрямь рыба ловится! Да головастая! Вот и щука попалась, вот и сом – мужик простой, и налимишка – человечек речной, и лещ, и подлещик, сосед-затейщик, и окунишка – хвастунишка, и плотвичка – сестричка,и еще сорок разных рыб озер балашихинских!
Пришла баба на лед. Довольнешенька! Рыбу в корыто, да домой по дороге прямой.
Мужик хотел ершишку Ябедника обратно в прорубь выбросить. Но баба не дала.
-Ой и неумеха ты неумеха! Кто ж уху без ерша то варит??!! Он самый ушиный вкус и дает!
Так и попал ершишка в кастрюлю вместе со всеми.
ВОРОНА, ВАРАКУШКА И ЖУК ЖУКОВИЧ
Заполонили пернатые весною лисьи горки. Прилетела птица Варакушка к Жуку-Жуковичу и говорит:
-Жук Жукович, а Жук Жукович, я тебя съем!
-Нельзя тебе меня есть, - отвечает Жук, а сам отползает потихонечку к расщелине в коре.
-Это еще почему?
-А ты, говорят, не знаешь ни заботы, ни труда, птичка божья!
-Это я то не знаю?!! - обиделась Варакушка, - да я, да я…20 часов в день все летаю, и корм птенцам добываю, иной день по пятьсот вылетов делаю, от таких как ты лес очищаю, деток питаю!
-Да ну! – усомнился Жук, а сам боком, боком, - Так то сейчас, а весной ты все пела!
-Весной то пела! Кавалера искала. Для девицы для красавицы удачно замуж выйти – похлеще всякой лотереи!
-А теперь то, что так противно кричишь? – огрызается хитрый Жукович, а сам все пятится, все пятится…
-Потомство свое окликаю, чтоб не потерять из виду. У меня теперь пора деловой любви!
-Вот те на! Деловая какая выискалась! – запыхался от натуги Жук, - ну зато осенью отдохнешь. В теплые страны уж поди намылилась!?
-Щас то рано еще. А с заморозками подадимся. Деток обучим. Где тебе, букашка, представить?! За 10 тысяч километров от Лисьих гор летим мы в чужие края, чтобы от холодов уберечься…
Добежал таки Жук Жукович до убежища, отдышался насилу, сам спрятался, но оттуда все ж таки кричит:
-Все бы шастать вам, окаянные! Все получше, да потеплее ищите!
-Да нет, Жучок, - вслед оправдывалась Варакушка, - мы там на чужбине скучаем, вместе держимся, гнезд не вьем, песен не поем… Да куда же ты?
Там же, на сосне, старая ворона сидела. Разговор тот слушала, слушала, да и говорит:
-Глупая ты птица, Варакушка! Кто ж перед едой то оправдывается???!
Варакушка крыльями только развела, и полетела восвояси.
Усмехнулся под корой Жук Жукович:
-Ну, если таких тупоголовых в заграницах принимают, то меня хитромудрого вообще царем сделают!
Не выдержала Ворона наглости такой, изловчилась, отогнула кору лапой и проглотила Жука, чтоб много не болтал.